Дети-сироты: что на самом деле происходит в детских домах. Как живут в детских домах

Инструкция

Миф первый: в детских домах живут только сироты. На самом деле сирот, т. е тех, у которых умерли родители, в приютах не так много от общего количества . Больше всего в детских домах детей, оставшихся без попечения родителей. Что ? Это значит, что мама (реже папа, если имеется) лишена родительских прав или ограничена в них. Лишают родительских прав по решению суда, и причинами могут стать: ненадлежащий уход за ребенком, пьянство или наркомания родителей, тяжелая болезнь, нахождение в местах лишения свободы. Но сначала родителей ограничивают в правах и детей изымают из семьи, давая время решить свои проблемы. Если же мама продолжает жить маргинальной жизнью, ее лишают родительских прав, а ребенка определяют в сиротское учреждение.

Миф второй: в детских домах процветает жестокость. Эта информация пошла от появляющихся время от времени в СМИ статьях об избиениях воспитанников сверстниками или персоналом. Здесь, конечно, есть доля правды, но массового явления подобные вещи не имеют. Очень многое зависит от руководства сиротских учреждений, от персонала, от того, там находится. Есть небольшие, « » приюты, в которых детей не больше 40, а значит, каждый ребенок находится под присмотром и к каждому применяется индивидуальный подход. Чаще всего неприятные инциденты случаются в коррекционных детских домах, дети с теми или иными нарушениями психики. А значит, конфликтов не избежать.

Миф третий: в детские дома плохо финансируют. Детские дома сейчас имеет подушевое финансирование, как и . Получается, чем больше детей, тем больше денег. И деньги выделяются неплохие. Но если, допустим, в детском доме надо провести дорогостоящий ремонт, дополнительные средства можно найти только во внебюджетных источниках – благотворительных фондах, некоммерческих организациях. Или же придется урезать детей, например, в питании или . Поэтому, руководство сиротских учреждений активно сотрудничают с волонтерами. Но поскольку деньги выделяются из федерального и регионального бюджета пополам, благосостояние детских домов в экономически депрессивных регионах сильно разнится с финансированием в Москве и области не большую сторону.

Миф четвертый: детей активно усыновляют иностранцы. На самом деле процент иностранных усыновителей сопоставим с процентом усыновителей из России. Просто иностранцам дают детей с тяжелыми заболеваниями, которых отечественные усыновители не берут только потому, что лечить таких детей у нас негде. И иностранцам отдают детей только под усыновление (удочерение), тогда как в России ребенка можно в приемную семью или под опеку.

Ежегодно детские дома отправляют во взрослую жизнь около 20 тысяч своих воспитанников. Из них 40 процентов попадает в тюрьму, столько же начинают бомжевать и 10 процентов кончают жизнь самоубийством.

Тех, кто справляется с адаптацией, ничтожно мало - всего 10 процентов, около 2 тысяч человек… «МК Черноземье» пообщался с бывшими детдомовцами, чтобы понять, в чем причина такой ужасающей статистики.

«Никто не учил нас быть женщинами»

— Только мое имя измени, пожалуйста, — говорит Алена Иванова, заправляя непослушную прядь волос за ухо. — Я сделала многое, чтобы меня не ассоциировали с детдомовской, и не говорю людям, что росла в интернате как раз из-за стереотипов. Они сильны, и с этим ничего поделать нельзя.

Алене — 28 лет, работает в крупной компании по разработке сайтов. Не замужем.

— Вопрос о браке сейчас самый главный, который мне задают девочки из детдома. Когда я говорю, что собираюсь родить лет в 35, они берутся за головы и очень сокрушаются по этому поводу. Разумеется, приводя в пример свои полусемьи, которые для меня примером не являются. Никого не хочу обидеть, но повторять ошибки своих родителей не планирую, а моя семья была именно «полу». Цельным зерном ее назвать было нельзя.

История Алены банальна. Такую же может рассказать большинство воспитанников детских домов.

— Мама страдала алкоголизмом, я воспитывалась бабушкой. Кто мой отец, не знаю. Даже чужую фамилию ношу. История моего появления на свет особой тайной не покрыта, однако я всю жизнь живу под фамилией второго мужа матери, который к моему зачатию не имел никакого отношения. В детский дом попала после смерти бабушки, которая изо всех сил пыталась дать мне начальное образование: она заставляла меня читать по слогам, хотя я это ненавидела. Я и ее ненавидела за это какое-то время, ведь на улице все гуляли, а я штудировала букварь. Сейчас мне очень стыдно за это. Читать научилась еще в детском саду. В школе читала быстрее всех. Только тогда я поняла, что делала моя бабушка, и сказала ей спасибо. На самом деле, до сих пор ей это говорю, хоть ее уже со мной давно нет.

На интернат Алена не жалуется.

— Я росла там, где воспитателям как раз было не все равно. Нас учили многому: готовить, стирать, убирать, делать ремонт. Однако в подобном образовании были серьезные минусы: никто не учил нас быть женщинами, правильно тратить деньги, никто толком не объяснил, что будет за пределами этого учреждения. После того как я окончила школу, и пришла пора покидать детский дом, я могла многое: петь, танцевать, декламировать Мандельштама, Пушкина, Блока и других великих. Но ни один из них не открыл мне тайны, как, например, верно распределить бюджет. Пришлось постигать это методом проб и ошибок. Первый и последний «женский секрет», который открыла мне мама, был таков: «Когда мужчина, которого ты любишь, придет с работы, не разговаривай с ним и не проси ни о чем. Сначала посади его за стол и накорми любимым блюдом. Потом проси, что хочешь». Тогда мне казалось это каким-то бредом. Сейчас я понимаю, что это работает.

Жизнь по ГОСТу

— Кормили отвратительно! В том смысле, что не давали жареную картошку, которую я так люблю. Тогда ненавидела салат из свеклы, сейчас готовлю. Там кормят по

ГОСТу: определенное меню, определенные порции. Может, потому что не было свободы выбора, еда казалась плохой. Не знаю. Сейчас, не поверишь, еда из «Макдоналдса» кажется мне хуже, чем там! Хотя во времена детдома думала, что ничего омерзительнее ее нет. Оказывается, есть — это гамбургер.

Эксцессов у нас почти не было: группы девочек, как правило, менее конфликтны, чем мальчуковые. Когда привозили новенькую, девочки сразу начинали показывать, где она будет спать, с кем в классе учиться, подробно рассказывали о распорядке дня. Удивительно, но мы находили язык мгновенно, без трений и напряжения. Сразу начинали меняться вещами: мы очень это любили. Сама понимаешь, мы все же девочки. В группе мальчиков все было по-другому: там долго присматривались к новичку, проверяли его, прощупывали, что ли. Там надо было сразу себя показать «альфа-самцом», иначе ты мог стать изгоем.

Знаешь, дети в детдомах делятся на два типа: тех, кто всегда сбегает, думая, что вокруг одни враги, и тех, кто из этих врагов делает себе друзей. Вот я отношусь ко второму типу. Мне легче скорректировать обстановку, чем убежать от нее. Ведь убежать от нее невозможно.

Самый сложный этап в жизни воспитанников интернатов — когда интернат покидаешь.

— Только спустя время начинаешь обзаводиться друзьями и знакомыми. Это не так легко сделать сразу. И это одна из причин, из-за которой нам тяжело ассимилироваться в общество. Поэтому многие продолжают поддерживать исключительно детдомовские связи. Не очень хорошая практика. Так гораздо сложнее сформировать новое окружение.

Алена не жалуется на недостаток поддержки от государства. Говорит, что материальной помощи было достаточно, но детям нужно было не только это.

— Думаю, многие из нас были бы гораздо успешнее, если бы могли понять свои основные проблемы и как-то решить их. В детских домах есть психологи, но они редко могут достучаться до детей. В основном мы проходим какие-то тесты, выбираем какую-то карточную ерунду из предложенных геометрических фигур. На этом все. Не знаю, кому это помогло. Мне — нет. Думаю, основная обязанность психолога в детском доме — понять, что за ребенок перед ним, «оценить ущерб» и ненавязчиво начать работу в индивидуальном порядке.

Еще нет «контрольного пакета», как я это называю. Когда ты покидаешь детдом, то получаешь листок, даже не помню с чем… Какие-то телефоны непонятные. Думаю, его сразу все выбрасывают. А должны давать не листок, а альманах с информацией о том, «кто виноват и что делать». Я не только о телефонах аварийных служб. Необходимо подробно описать выпускнику, куда он может обратиться, указать все: от номеров ближайших больниц до адресов ближайших недорогих парикмахерских. Ведь ты начинаешь жить один, тебе не больше 17 лет, а вызвать аварийку, если труба протекла, не можешь самостоятельно.

«Мы похожи на наших родителей, и в этом наша главная проблема»

— Из моего детского дома лишь человек десять легально неплохо зарабатывают. Для нас это гораздо легче, чем иметь нормальную семью. Все вместе еще не удавалось никому. Матери-одиночки, непутевые отцы… История повторяется? Да, безусловно. Мы похожи на своих родителей, и в этом наша главная проблема. Нельзя игнорировать генетическую информацию, но и делать вид, что она — основополагающий фактор в жизни, тоже нельзя. Самый оптимальный вариант — это признаться себе в том, что ты был рожден в семье, которая не готова была иметь детей. Все. Признался, поплакал, пожалел себя и пошел заводить будильник на завтра, потому что завтра новый день и его нельзя прожить как попало.

Вопрос об идеальной семье — самый сложный для меня и вообще для сирот. Это как спросить об идеале мужчины или женщины, матери или отца. Их нет, как и идеала семьи. Я планирую иметь семью, конечно. Но если не найду мужчину, который бы стал хорошим отцом и который бы видел во мне хорошую мать, оставлю эту затею. Возможно, потому что я страшно боюсь не справиться… Это немного на меня давит. Многие детдомовцы стараются побыстрее создать семью, которой толком ни у кого не было. Отсюда ранние браки, ранние разводы, страдания детей. Все по второму кругу. Я против этой цикличности.

И, увы, но я согласна со стереотипом: «Детдомовский — значит, неблагополучный». Это весьма прискорбно, но в большинстве случаев так и есть. Да, с родителями не повезло, трагедия, но жизнь на этом не заканчивается. Сейчас некоторых ребят, которых я знала близко, уже нет в живых. И погибли они по каким-то абсурдным причинам. Кого винить? Не знаю…

Мамы для них были идеальными

Надежда Асеева знала, кого винить. Судьбу, которая слишком жестоко и несправедливо обошлась с девочкой из благополучной семьи.

— У меня были замечательные родители. Причем оба руководители. И я помню, как в детстве на вопрос, кем я хочу стать, отвечала: «Начальником». В принципе, так и получилось. Сейчас, в свои 30 лет, занимаю пост топ-менеджера крупной сети магазинов в Тюменской области, куда переехала из Черноземья не так давно. К этому лежал долгий путь: два высших образования, три средне-специальных, куча курсов и дополнительных обучений. Иногда думаю, удалось бы мне это или нет, если бы родители были живы. Я не знаю ответа на этот вопрос. Скорее всего, меня бы просто «пристроили» на хорошее место и все. Слишком уж я была избалована. Представь себе девочку, которая до 13 лет не умела включить газовую плиту.

Счастливое детство для Нади закончилось, когда ей было 13.

— Родителей не стало в 97-м, и в стране был, прямо скажем, не лучший период. Мне очень повезло, что я вначале попала не в приемник-распределитель, а в приют. Там было нормальное питание, отличный присмотр. Ходила в обычную школу. Только дети в классе смотрели странно. Да и мне особенно дружить ни с кем не хотелось. Уже тогда я понимала, как жизнь меня мокнула в лужу.

Так прошло 9 месяцев. Потом был детский дом. Я навсегда запомнила первый день там. Сразу, как я зашла, в нос ударил запах горелой каши. Куча детей, одеты одинаково и бедненько. Нас сразу же повели в столовую. Порции маленькие, еда невкусная. Когда я думаю о детском доме, то вспоминаю, как постоянно хотелось есть. Помню, как вечером на ужине все набирали хлеб и ели, ели, ели. Самое классное было сходить на выходные к родственникам и принести еды. Сразу все собирались и начинали ее поглощать.

Тем летом моя жизнь изменилась. Нас отправили в пионерский лагерь, и посреди ночи я проснулась оттого, что около меня лежит парень. Я кое-как от него спряталась в комнате вожатых. А через пару дней подралась с парнем: сломанный нос, сотрясение и вечное понимание, что с мужчинами драться нельзя. Отношения с другими детдомовцами не складывались. Я была чужая, домашняя. У меня были хорошие любящие родители… Но знаешь, что странно? Эти дети, несмотря на все то, что им сделали их родители, никому не позволяли плохо сказать о маме. Мамы у них были идеальными. Одна из девочек после выхода из детского дома поставила памятник на могиле матери. Хотя мать пила, гуляла и не думала, что где-то есть дочка. Другую девочку мать выгоняла на мороз в легкой одежде. В каждой истории — боль. У кого-то родители сидели, у кого-то пили... При этом для детдомовцев они оставались самыми лучшими.

«Теперь я ничего не боюсь»

— Потом была зима, и это был кошмар. Холодно, из окон дуло, спали в теплых свитерах, штанах и носках. Сверху два тонких верблюжьих одеяла. Утром так не хотелось вставать и умываться. В школе тоже было сложно. Я училась в классе с домашними детьми. Все сытые, хорошо одетые, свободные в выборе друзей и развлечений, у всех дома — тепло и любовь, а у меня на душе только злость и обида. Почему это должно было произойти именно со мной? Чем я хуже?

При этом Надя тепло вспоминает воспитателей:

— Они просто выворачивались наизнанку, чтобы мы не чувствовали себя обделенными. Это сейчас куча спонсоров на каждый детский дом, а раньше такого не было. Год детского дома я выжила только на злости и упрямстве. Я хотела это пережить и не скатиться вниз.

Знаешь, я рада, что прожила это, мне теперь ничего не страшно. Жизнь ударила меня об стену, но я поняла, что никто мне ничем не обязан. Жаль поломанных судеб детей: одна девочка после детского дома сразу родила, несмотря на то, что осилила только 7 классов к 16 годам, парень пошел в тюрьму. Пару лет назад заходила туда — все изменилось: дети хорошо одеты, накормлены, у всех современные гаджеты. Только тоски в глазах меньше не стало…

Тема "ребенок в детском доме" очень непроста и требует самого серьезного внимания. Проблема часто не до конца осознается обществом. А между тем, обитателей детских домов в нашей стране с каждым годом всё больше. Статистика утверждает, что число беспризорников в России достигает сейчас двух миллионов. А количество обитателей детских домов увеличивается примерно на 170 000 человек в год.

Лишь в последнее десятилетие таких учреждений стало в три раза больше, чем раньше. Обитают в них не только фактические сироты, но и маленькие инвалиды, брошенные родителями, отобранные у алкоголиков, наркоманов и осуждённых. Есть специальные закрытые учреждения для тех, кто родился с врождёнными пороками, или такая форма, как детский дом-интернат для умственно отсталых детей. Условия жизни и содержания там не афишируются, и общество предпочитает закрыть на это глаза.

Как живут дети в детских домах

То, что творится в подобном замкнутом пространстве, по свидетельствам очевидцев, мало напоминает нормальные человеческие условия. Организации, спонсоры и просто неравнодушные люди пытаются сделать всё, что в их силах, чтобы помочь таким детям. Они собирают деньги, финансируют поездки, организуют благотворительные концерты, закупают для сиротских учреждений мебель и бытовую технику. Но все эти, несомненно, благие дела направлены на улучшение внешних условий существования сирот.

А между тем, проблема детей в детских домах намного серьезнее, глубже, и заключается она в том, что, создав таким воспитанникам человеческие условия, накормив, обогрев и отмыв, мы не решим главные проблемы - отсутствия любви и личного индивидуального общения с матерью и другими родными, близкими людьми.

Государственное воспитание - гарантии и проблемы

Решить данную проблему только деньгами невозможно. Как известно, оставшиеся без родителей дети в нашей стране попадают под опеку государства. В России форма воспитания сирот главным образом существует в виде государственных крупных детских домов, каждый из которых рассчитан на число проживающих от 100 до 200. Преимущество государственной системы обеспечения заключается, главным образом, в социальных гарантиях - получении собственного жилья по достижении совершеннолетнего возраста, бесплатном втором образовании и так далее. Это - несомненный плюс. Но если говорить о деле воспитания, то, по большому счёту, государству оно не под силу.

Неумолимая статистика свидетельствует - не более десятой части выпускников детских домов, став взрослыми, находят себе достойное место в социуме и ведут нормальную жизнь. Почти половина (около 40%) становятся алкоголиками и наркоманами, столько же совершают преступления, а около 10% выпускников предпринимают попытки суицида. Отчего же такая страшная статистика? Думается, все дело в серьезных изъянах системы государственного воспитания сирот.

Детский дом - возраст детей и переход по цепочке

Построена такая система по принципу конвейера. Если малыш остался без родителей, ему суждено путешествовать по цепочке, переходя последовательно в ряд учреждений. До трех-четырех лет маленькие сироты содержатся в домах ребенка, затем их отправляют в детский дом, а по достижении семилетнего возраста местом постоянного жительства воспитанника становится школа-интернат. Отличается такое учреждение от детского дома наличием собственного учебного заведения.

В рамках последнего также зачастую существует разделение на младшую школу и старшие классы. И те и другие имеют своих учителей и воспитателей, располагаются в разных корпусах. В итоге в течение жизни детдомовские дети не менее трех-четырех раз меняют коллективы, воспитателей и среду сверстников. Они привыкают к тому, что окружающие взрослые - временное явление, и скоро будут другие.

По штатным нормативам на 10 детей приходится всего лишь одна воспитательская ставка, в летний период - один человек на 15 детей. Никакого реального присмотра или настоящего внимания ребенок в детском доме, конечно же, не получает.

О повседневной жизни

Другая проблема и характерная особенность - в замкнутости мира сирот. Как живут дети в детских домах? И учатся, и общаются они, круглосуточно варясь в среде таких же обездоленных. Летом обычно коллектив отправляют на отдых, где детям предстоит контактировать с такими же, как они сами, представителями других казенных учреждений. В результате ребёнок не видит сверстников из нормальных благополучных семей и не имеет представления о том, как общаться в реальном мире.

Дети из детского дома не привыкают к труду с малолетства, как бывает в нормальных семьях. Их некому приучить и объяснить необходимость заботиться о себе и о близких, в результате работать они не могут и не хотят. Им известно, что государство обязано позаботиться о том, чтобы подопечные были одеты и накормлены. Необходимости в собственном обслуживании нет. Более того, любая работа (например, помощь на кухне) под запретом, регламентированным нормами гигиены и техники безопасности.

Отсутствие элементарных бытовых навыков (приготовить еду, прибраться в комнате, зашить одежду) порождает самое настоящее иждивенчество. И дело даже не в банальной лени. Данная порочная практика губительно сказывается на формировании личности и способности решать проблемы самостоятельно.

О самостоятельности

Ограниченное, до предела зарегламентированное общение со взрослыми в условиях группы никак не стимулирует развитие ребенка в детском доме в плане самостоятельности. Наличие обязательного твёрдого распорядка дня и контроль со стороны взрослых отсекает всякую необходимость самодисциплины и планирования ребёнком собственных действий. Детдомовские дети с младенчества привыкают лишь выполнять чужие указания.

Как результат, выпускники казенных учреждений к жизни никак не приспособлены. Получив жилье, они не знают, как жить в одиночку, самостоятельно заботиться о себе в быту. У таких детей нет навыка покупки продуктов, приготовления пищи, грамотного расходования денег. Нормальная семейная жизнь для них - тайна за семью печатями. В людях такие выпускники совершенно не разбираются, и в результате очень и очень часто попадают в криминальные структуры или просто спиваются.

Печальный результат

Даже во внешне благополучных детских домах, где поддерживается дисциплина, не отмечено вопиющих случаев жестокого обращения, детям некому привить и дать хотя бы элементарные понятия о жизни в обществе. Такой расклад, к сожалению, порожден самой системой централизованного государственного воспитания сирот.

Педагогические задачи в детских домах чаще всего сводятся к отсутствию ЧП и широкой огласки. Сиротам-старшеклассникам объясняют права ребенка в детском доме и по выходу из него (на жилье, пособие, бесплатное образование). Но данный процесс ведет лишь к тому, что те забывают о всяких обязанностях и помнят лишь, что им все-все должны - начиная с государства и кончая ближайшим окружением.

Многие дети из детского дома, выросшие без духовно-нравственного стержня, склонны к эгоизму и деградации. Стать полноценными членами общества им уже практически невозможно.

Альтернатива есть...

Выводы печальны: большой государственный детский дом-интернат в качестве формы воспитания сирот целиком и полностью доказал свою неэффективность. Но что можно предложить взамен? Среди специалистов считается, что оптимальным для таких детей может стать лишь усыновление. Так как только семья может дать то, чем ребенок в детском доме обделён в казенной среде.

Знающие не понаслышке о жизни в приемных семьях твердо уверены в необходимости государственной помощи людям, решившимся на подвиг воспитания чужого ребенка-сироты. Таким родителям необходима поддержка государства, общества и церкви, так как у приемных родителей с их нелегкими обязанностями всегда масса проблем и сложных вопросов.

Имеются патронатные семьи, способные заменить детский дом-интернат. При этом государство платит родителям зарплату, и никакой тайны усыновления не существует - сирота знает, кто он и откуда. В остальном же такой воспитанник - полноправный член семьи.

Еще вариант

Другая форма организации жизни сирот - семейный детский дом. По такому пути часто идут негосударственные заведения подобного типа. Жилые помещения там могут быть поделены на отдельные квартиры, "семьи" состоят из 6-8 детей, мамы, официально назначенной на эту должность, и ее помощницы. Дети все вместе и по очереди заняты покупкой продуктов, готовкой и всеми необходимыми домашними делами. Ребенок в детском доме подобного типа ощущает себя членом большой дружной семьи.

Также интересен опыт детских деревень SOS, в устройстве которых реализована модель воспитания педагога из Австрии. В нашей стране имеются три подобных деревни. Цель их - также максимально приблизить условия жизни воспитанников к семейным.

Кроме того, существуют детские дома малокомплектного типа. Устроены они по образу и подобию обычного казенного учреждения, но число детей там значительно меньше - порой не более 20 или 30 человек. В таких масштабах обстановку гораздо проще сделать домашней, чем в огромном интернате. Ребенок в детском доме такого типа посещает обычную школу и общается с ровесниками из нормальных семей.

Спасет ли православная церковь?

Многие воспитатели и общественные деятели считают, что к работе в государственных детских учреждениях следует привлекать представителей церкви, ведь каждый человек нуждается в пище для души, наличии нравственных идеалов и формировании моральных устоев. Сиротам, лишенным родительского тепла, это нужно вдвойне.

Именно потому православные детские дома могли бы оказаться островком спасения для таких детей в современном мире бездуховности и отсутствия каких-либо ориентиров. Созданное при храме подобное учреждение воспитания обладает и другим важным преимуществом - церковная община неким образом способна заменить детдомовцу отсутствующую семью. В приходе воспитанники заводят друзей, укрепляют духовные и социальные связи.

Не все так просто

Почему же такая форма, как православный детский дом до сих пор не получила широкого распространения? Проблема - в наличии множества сложностей самого разного характера - юридических, материальных, дефицита воспитательских кадров. Финансовые проблемы - прежде всего, в отсутствии необходимых помещений. Даже самый скромный приют потребует отдельного здания или его части.

Благотворители также не слишком охотно выделяют средства на финансирование подобных проектов. Но даже если спонсоры находятся, бюрократические сложности при регистрации таких приютов практически непреодолимы. Многочисленные комиссии, от решения которых зависит получение разрешения, придираются к малейшим отклонениям от существующих формальных инструкций, притом, что большинство финансируемых государством больших детских домов существует на фоне великого множества серьезных нарушений, в том числе и юридических.

Получается, что церковный детский приют возможен лишь в условиях нелегального существования. Государством не предусмотрено никаких правовых актов, способных регламентировать воспитание церковью детей-сирот, и, соответственно, оно не выделяет на это денег. Без централизованного финансирования (лишь на деньги спонсоров) существовать детскому дому трудно - практически нереально.

О денежном вопросе

Финансируются же в нашей стране лишь государственные учреждения, в которых, согласно Закону об образовании, воспитание должно быть светским. То есть устройство храмов под запретом, обучение детей вере не дозволяется.

Насколько экономически эффективны детские дома? Содержание детей в государственном учреждении влетает в копеечку. Ни одна семья не тратит на детское воспитание сумму, которая выделяется на него в детдоме. Она составляет около 60000 руб. ежегодно. Практика показывает, что эти деньги расходуются не слишком эффективно. В той же патронатной семье, где эта цифра втрое меньше, дети получают всё необходимое и, сверх того, так нужную им заботу и опеку приемных родителей.

О морально-этической стороне дела

Еще одна серьезная проблема детских домов - отсутствие квалифицированных и ответственных воспитателей. Такая работа требует затрат огромного количества душевных и физических сил. Она в прямом смысле слова предполагает самоотверженное служение, ведь зарплаты у педагогов просто смешные.

Часто в детские дома идут работать, по большому счёту, случайные люди. У них нет ни любви к подопечным, ни запаса терпения, столь необходимого в работе с обездоленными сиротами. Безнаказанность воспитателей в закрытой детдомовской системе приводит к искушению бесконтрольно командовать, упиваясь собственной властью. Порой дело доходит до крайних случаев, которые, время от времени, попадают в печать и СМИ.

Очень сложный вопрос о телесных наказаниях, которые находятся под официальным запретом, но существование их и, более того, широкая практика применения на самом деле - ни для кого не секрет. Впрочем, данная проблема характерна отнюдь не только для детских домов - это головная боль всей современной воспитательной системы.

Я ничего не знаю про американских усыновителей. Зато знаю кое-что про шведских, а в контексте "продажи наших собственных детей за границу" это в принципе одно и то же. Так вот, мне посчастливилось в течение нескольких лет поработать переводчиком у шведов, приезжавших сюда усыновлять детей. И ни один вид деятельности ни до ни после не приносил мне такого удовлетворения и ощущения нужности и важности того, что я делаю. Прошло больше десяти лет, а я до сих пор помню почти все супружеские пары, с которыми довелось работать. И всех вспоминаю с теплом и благодарностью.

Ванечка

Больше всего, естественно, запомнились первые - Кристина и Юхан, высокие, красивые люди, обоим около сорока. Они привезли в подарок дому малютки кучу памперсов, игрушек и конфеты для персонала. Я вела их по облупленным, пропахшим старьем коридорам Серпуховского детского дома, и от стыда вжимала голову в плечи. В детдом я попала впервые.

Нас проводили в большую комнату, уставленную детскими кроватками. В них лежали младенцы в посеревших ползунках. На полу, на горшке сидел малыш постарше и равнодушно взирал на нас снизу вверх. Напротив ребенка на детском стульчике примерно в такой же позе, как он, сидела нянечка и буравила малыша мрачным, полным решимости взглядом. Было ясно, что, не удовлетворив ее ожидания, с горшка ребенок не сойдет. Несмотря на большое количество детей, в комнате стояла мертвая тишина. Казалось, ни у нянечки, ни у детей просто не было сил издавать звуки. Позже мне рассказали, что дети в детдомах практически не плачут - зачем? все равно никто не придет.

Мы подошли к одной из многочисленных кроваток. "А вот и Ванечка!" В кроватке лежал крохотный малыш с не просто бледным, а совершенно голубым лицом ребенка, никогда не бывавшего на свежем воздухе. На вид ему было месяца четыре. Кристина взяла ребенка на руки. Головку Ванечка держал плохо, смотрел безучастно и вообще никакого интереса к происходившему не выражал. Если бы не открытые глаза, его вполне можно было принять за покойника. Медсестра зачитала медицинскую карту: "бронхит, пневмония, курс антибиотиков, еще один курс антибиотиков... У матери сифилис..." Оказалось, что Ванечке ВОСЕМЬ месяцев! "Не жилец..." - подумала я. Кристина склонилась над ребенком и изо всех сил старалась спрятать за его макушкой заплаканные глаза. Она была в шоке от всего увиденного, но боялась своими слезами обидеть нас, граждан великой державы.

По протоколу ребенка следовало отвезти в фотоателье и сфотографировать - в вертикальном положении с поднятой головой и взглядом, устремленным в камеру. Задача казалась невыполнимой. Помню, как я прыгала за спиной фотографа и щелкала пальцами, отчаянно пытаясь хоть на мгновение пробудить у малыша интерес к происходящему. Все было бесполезно - Ванечка на руках у Кристины все ниже клонил голову к плечу, а глаза его все так же безучастно смотрели в сторону. Счастье, что фотограф попался понимающий. Уж не помню, что он такое придумал, но в результате долгих мучений фото все же было сделано: голова на боку, но по крайней мере глаза смотрят в объектив. И на том спасибо.

Мне было страшно жалко Кристину и Юхана, жалко их надежд, времени, сил, денег. "Ольга, ребенок безнадежный. Неужели они не понимают?" - рапортовала я в тот же день руководителю центра усыновления. Нет, они не понимали. Поставив галочки и подписи во всех необходимых документах, они через месяц приехали снова - теперь уже для того, чтобы забрать Ваню с собой. Ему было уже больше девяти месяцев, но на вид он был все такой же - бледный, вялый, маленький, неподвижный, молчащий. "Безумцы", - снова подумала я. А по дороге в аэропорт Кристина позвонила Ольге: "Ваня поет! Послушай!" В трубке раздалось тихое мяуканье. Ванечка гулил, впервые в жизни.

Через год они прислали фотографии с Ваниного дня рождения. Узнать в карапузе, уверенно стоящем на пухлых ножках, прежнего доходягу было совершенно невозможно. За год он догнал своих сверстников и ничем (во всяком случае, внешне) от них не отличался.

Это не сусальная история со счастливым концом. Я не знаю, как сложилась и сложится Ванина дальнейшая судьба и к каким необратимым последствиям приведут первые 9 месяцев жизни, проведенные им в детском доме. И все-таки... своей жизнью он обязан не родине, а бездетной паре из Швеции, не побрезговавшей ребенком с отставанием в развитии, сыном проститутки-сифилитички. И эти шведы, "купившие нашего ребенка", никогда не назовут его своей собственностью. Кстати, они собирались, когда Ваня подрастет, непременно привезти его в Россию - ребенок, по их мнению, должен знать, откуда он родом.

Танюха

Анна и Ёран привезли с собой трехлетнего Виктора, усыновленного полтора года назад. «Виктор, зачем мы приехали в Россию?» - спросила Анна, представляя его мне. - «Чтобы познакомиться с моей сестренкой!» Шведская речь в устах этого малыша с нижегородско-вологодской внешностью звучала как-то противоестественно. Я так и не смогла привыкнуть к тому, что он совсем не помнит своего родного языка, даже попыталась как-то заговорить с ним по-русски. Он взглянул на меня с изумлением.

Путь наш лежал в Вологду, именно там обитала «сестренка» Таня. Прибыв в пункт назначения ранним утром, мы первым делом отправились в гостиницу. После ночи в поезде все чувствовали себя разбитыми, особенно Виктор. Хотелось передохнуть, прежде чем отправляться в дом малютки. Тем более что впереди ждал еще один ночной переезд - обратно в Москву. В нашем распоряжении было часов восемь. Да больше и не надо. Познакомиться с девочкой, перекусить, уложить Виктора днем поспать - и все, можно в обратный путь.

В гостинице нас поджидал первый сюрприз. «А вы своих иностранцев зарегистрировали в милиции?» - огорошила меня вопросом барышня на ресепшене. «Послушайте, мы здесь меньше чем на сутки, вечером уезжаем. Номер нужен только для того, чтобы ребенок мог отдохнуть», - попыталась возразить я. «Ничего не знаю. У нас иностранных гостей полагается регистрировать. Иначе не заселю, не имею права».

Оставив чемоданы в вестибюле, мы ринулись в милицию. Беготня по улицам чужого города в поисках такси, затем - по коридорам отделения милиции, затем в поисках кафе, чтобы накормить оголодавшего ребенка, затем снова перепалка с барышней на ресепшене, которой что-то не понравилось в иностранных паспортах... После трех часов нервотрепки мы, наконец, побросали чемоданы в номер и совершенно измотанные отправились на встречу с «сестренкой».

В доме малютки нас встретили не более любезно, чем в гостинице. «Скажите вашим шведам, что русские усыновители у нас рассматриваются вне очереди. Если в ближайшее время появится русская пара, она и получит девочку», - мрачно буркнула мне важная дама в белом халате. «Почему же вы только сейчас об этом говорите? - вознегодовала я. - Предупредили бы раньше, мы бы к вам не поехали. У вас полон дом сирот, зачем устраивать нездоровый ажиотаж вокруг одной девочки? Предложите другой паре другого ребенка.» - «Ладно, пусть идут знакомиться, раз уж приехали», - снизошла дама в халате. Мне показалось, что я ее убедила и теперь все будет хорошо.

Вологодский дом малютки был полной противоположностью серпуховскому. Уютное чистенькое здание, светлые комнаты со свежим ремонтом. Дети ухоженные, крепкие. День был летний, солнечный. Мимо нас на прогулку прошествовала вереница карапузов с ведерками и лопатками. Многие были босиком! «Закаляем, - сказала медсестра. - Чтоб зимой меньше болели».

Полуторогодовалая Танюша оказалась черноглазой красавицей, кровь с молоком. Когда мы вошли в комнату, она сидела за столиком и кормила куклу с ложечки. Я и моргнуть не успела, как Ёран уже стоял перед Таней на четвереньках, а она с королевским видом тыкала ему в рот кукольную ложку и смеялась. «Эмоциональный контакт установлен», - вспомнилась мне формулировка из протокола, заполнявшегося каждый раз после знакомства усыновителей с ребенком. «Он давно мечтал о дочке», - шепнула Анна. Сама она, стоя с Виктором на руках, слушала медсестру, зачитывавшую нам историю развития. Танюха была практически здорова. В ее карте не значилось ни одного курса антибиотиков, ни одного бронхита и вообще ничего серьезного - случай для дома малютки просто исключительный.

Ёрану танюхина медицинская карта была совершенно неинтересна. Поев вместе с куклой, он усадил девочку на колени, и они вместе начали рисовать. Потом - играть в прятки. Не знаю, сколько это могло бы продолжаться, но Виктор, измученный мытарствами дня, поднял такой рев, что нам пришлось срочно покинуть помещение. «Пожалуйста, не предлагайте Танюшу другим усыновителям», - нижайше попросила я на прощание даму в белом халате.
В машине Виктор немножко успокоился и снова вспомнил о цели своего приезда.
- «Папа, а где же сестренка?»
- «Сестренка осталась в детском доме». У Ёрана горели глаза, он помолодел лет на десять.
- «А почему она не поехала с нами?»
- «Потерпи. В следующий раз мы заберем ее с собой».
- «Скоро?»
- «Да, малыш, скоро. Теперь уже совсем скоро».

На следующий день они улетели домой, а через месяц я узнала, что органы опеки отказали Анне и Ёрану в усыновлении Тани. Нашлась русская пара, пожелавшая принять ее в свою семью. Удивительное совпадение: полтора года не находилась, а тут вдруг - раз, и нашлась. Уж не знаю, чем это объяснить. То ли случайностью, то ли патриотичностью вологодских чиновников, то ли жаждой показать иностранцам кукиш в кармане. Последнее, во всяком случае, им удалось на славу.

Семейная прогулка в семье Истоминых 19-летний Лев жил в детском доме с рождения. И только в 8 классе, когда надежды, что кто-то заберет его в семью, почти не осталось, он познакомился со своими приемными родителями. «Это было на дне рождения моей будущей сестры Насти, которую родители в этот момент забирали к себе в семью. С Настей мы пробыли в одном детском доме 5 лет. Ее выбрали, а она пригласила меня на свой последний день рождения в детском доме, который отмечали вместе с родителями. Тут мы с родителями друг друга и заметили. Это было в январе. А уже весной мне предложили окончательно стать членом их семьи. Сомнений не было, я этого очень хотел и ждал», — говорит Лев. Уже 4 года он живет в семье. У его приемных родителей Ланы и Игоря Истоминых 8 детей, кровные и приемные. Детские дома бывают разные, но общие принципы жизни похожи. Вот что рассказывает Лев: «В интернате растут настоящие бунтари: всё твоё свободное время посвящено таким вещам, как постоянные проверки, из-за которых тебя заставляют вылизывать каждый уголок. Зимой — уборка снега, который всё падает и падает, сколько его не убирай, осенью — уборка листьев (всегда задавался вопросом, а почему нельзя подождать, когда опадут все листья, а потом уже за пару дней всё убрать, зачем убирать каждый день?). Постоянно какие-то скучные мероприятия типа «А сегодня мы пойдём в такую-то школу смотреть их музей». Хочется, чтобы тебя оставили в покое после учёбы и дали хоть немного свободного времени. Отсюда и протесты. К 8 классу приходили к такой мысли: детдом — это либо армия, либо тюрьма. И там, и там есть строгий режим, нет свобод, комнаты коридорного типа, ну и так далее. Отсюда ненависть к интернату и всей жизни в целом».

Лев замечает, что и в детском доме у ребенка те же проблемы, что и у домашнего. «Просто в семье ребёнок думает: «Как же так, другие ребята живут с крутыми родаками, у них насыщенная жизнь, не то что у меня». А у интернатовского другая форма: «Как же так, домашние так круто живут, а мне приходится страдать». Домашний время от времени думает сбежать из дома, а интернатовкий — из интерната». И конечно, все детдомовцы, признается Лев, мечтают поскорее выйти из интерната (так же, как домашние дети мечтают закончить школу). «Хотя не все знают, чем заняться после выхода. Как правило, есть какое-то представление о том, кем хочешь стать, но в целом у детдомовцев мысли такие, например: «Я пока точно не знаю, что там, но уверен, что там крутая насыщенная жизнь, там свобода. Как только выйду из интерната, стану крутым ветеринаром и буду зарабатывать много денег»».

«Я, сколько себя помню, всегда мечтал узнать, что такое семья, я очень хотел стать домашним, — говорит Лев. — Но меня ни разу не выбрали. Даже пообщаться не пришли ни разу. К 14 годам я понял, что уже шансов нет, всё. Хотелось удариться во все тяжкие. И тут вдруг… Так неожиданно! Я не сомневался, я сразу согласился. Страха перед жизнью в семье не было. Было лишь интригующее ожидание чего-то нового, незнакомого, но очень интересного».

Сейчас Лев — студент факультета «Прикладная математика и информационные технологии» по направлению «Бизнес-информатика» Финансового Университета при Правительстве РФ. «Про свою будущую семью я пока не думал. Сегодня мне достаточно моих родителей, братьев и сестёр, чтобы чувствовать себя счастливым».

Комментарий эксперта

Ребёнок, оказавшийся в детском доме, вынужден адаптироваться к ситуации и привыкать жить в сложившихся обстоятельствах. Самая большая беда в этом, что от него ничего не зависит, его жизнью распоряжаются другие люди, и он никак не может на это влиять.

В зависимости от характера ребёнка, может формироваться две стратегии поведения: одна под девизом «что воля, что неволя», которая выражается в апатичном поведении, бездействии, соглашательстве, и такого ребёнка взрослым становится жалко, хочется сделать что-то за него. Ну а другая линия поведения — по принципу «мне все нипочём», и тогда ребёнок сопротивляется, что есть силы, агрессирует, проявляет антисоциальное поведение, и такой ребёнок вызывает негативные эмоции у взрослых, его хочется усмирить, «поставить на место». В подростковом возрасте эти особенности характера становятся особенно заметными. Подростковый бунт неизбежен, как в кровных семьях, так и в детских учреждениях. Только разница в том, что в кровной семье этого «подавленного» или «бунтующего» подростка воспринимают как часть себя, своей семьи, и относятся к его проявлениям с пониманием и с желанием помочь, а к ребёнку из системы предъявляют завышенные требования, в соответствии с ожиданиями общества.

Спрашивает ли кто-нибудь ребёнка, что он чувствует? Интересно ли кому-нибудь, о чем он думает? Вряд ли. Чаще можно услышать назидательные беседы с ним о том, что ему «нужно хорошо учиться», «взяться за голову», «прилично вести себя». Все это правильные слова, но они имеют мало отношения к личности ребёнка. Кто его воспринимает личностью в учреждении? Для воспитателей и учителей, даже самых хороших, он «очередной» в их группе или классе, до него они видели «таких же» и после него ещё придут «следующие». Вы можете себе представить подобное отношение к детям в семьях? Нет! В семье у родителей с каждым ребёнком складываются отношения, ничем не похожие на отношения с другими детьми, знание индивидуальных особенностей ребёнка помогают найти к нему свой подход.

Как же быть детям, которые остались без попечения родителей? Кто их услышит, утешит, поддержит и будет рядом в трудную минуту? Кому они смогут довериться и рассказать о душевных ранах, которые, даже когда зарубцуются, все равно болят? И вот здесь на помощь приходят приемные семьи. Приняв ребёнка в семью, его можно отогреть и обеспечить ему тот необходимый жизненный фундамент, на который он сможет опираться в дальнейшем. Только в семье ребенок может научиться таким вещам, как взаимоподдержка и взаимовыручка. Находясь в одной связке, понимать, что его никогда не бросят, и не оставят одного, как бы он себя не вёл, всегда придут на помощь, и в случае необходимости защитят. Только получив такой опыт, удовлетворив базовые потребности в принятии и любви и надежности, подросток может начать задумываться о своём будущем и смотреть вперёд. Раньше у него такой возможности не возникает, он не может планировать своё будущее, так как постоянно находится в подвешенном состоянии и страхе за свою жизнь. Учиться в этом состоянии невозможно, а тем более хорошо учиться. Только очень сильные духом дети могут себе это позволить. Они противостоят. Только надо понимать, что проявляться это «противостояние» может во всем, а не только в учебе, и это может не нравиться окружающим.

Хотят ли дети в семьи? Конечно, хотят, только кто-то из них до сих пор надеется, что их заберут родственники, поэтому отказываются идти в приемные семьи, другие боятся, что их там не полюбят и не примут… Поэтому им не так страшно поехать в семью на каникулы. Познакомиться, присмотреться, хоть немного отогреться, поверить в себя и в вас, тех, кто, возможно, сможет стать им опорой сейчас и поддержать их в будущем.

Текст: Марина Лепина

Узнать больше о жизни детей, оставшихся без попечения родителей, можно на сайте фонда «